Fight for your values and fight for your friends! | Влюблён в Йоркшир | Северная гордость | По эту сторону дождя
Две недели назад у Aone случился замечательный флэшмоб: собрались любители пощекотать нервы и решили устроить друг другу вечер занимательного страшного чтива.
В общем, нужно было написать квайдан — страшную историю в японском колорите. Демоны — главные герои каждого квайдана — распределялись жеребьёвкой, и до самого последнего дня никто не знал, кому какой демон достался.
Я и сейчас не скажу, что за демон поселился в моей истории — читайте, если не боитесь
Итак, дисклеймер:
1. События и персонажи не вымышлены, а любые совпадения не случайны.
2. Нервным и впечатлительным читать этот текст на ночь не рекомендуется.
3. Кто узнает исторический момент и не убьёт меня за вольное обращение с историей — тот герой и молодец.
Случай на Токайдо
читать дальше
Я встретил того старика в самом начале эпохи Эйсё на одной из почтовых станций Токайдо, по пути из Киото в Эдо.
Сидя в трактире, я предвкушал встречу с порцией вечернего риса и кувшинчиком сакэ, а пока считал мотыльков, тщетно пытающихся выбраться из бумажного фонарика на входе в обеденный зал – и тут он сам подсел за мой столик.
Беседа о нынешнем урожае и последних столичных новостях незаметно перешла к воспоминаниям о родных краях. Мы разбавили светлую тоску, выпив ещё по чашечке, и я – клянусь – не заметил, как мой собеседник повел речи совсем в ином направлении.
Признаться, рассказы о сверхъестественном всегда будоражили мне кровь не хуже сакэ, плескавшегося в моём животе в тот памятный вечер. И я всем видом изображал живой интерес и вежливое внимание, хоть не сразу поверил в россказни выжившего из ума старика.
Он же говорил так:
Я давно потерял счёт дням и годам, так что врать не буду – скажу лишь, что то, о чём я спешу поведать, случилось уже после войны Онин.
Я служил одному высокородному даймё, чьё имя называть не стану, но если вы человек образованный и догадливый, то сами всё поймёте. Так вышло, что мой господин взял вторую жену, и вскоре она родила ему двух сыновей. Радость обитателей замка была безграничной и искренней. Но вскоре ликования поутихли – мы вынуждены были проводить в монастырь старшего сына даймё от первого брака. Поговаривали, что это мачеха его невзлюбила и уговорила удалить из замка постылого пасынка.
А ещё через несколько лет мой господин ясно объявил свою волю: старшего сына повелел так и оставить в монастыре, среднего – отдать на усыновление собственному брату, у которого, несмотря на годы, сыновей не было, а самого младшего – Дзюна – назначил своим преемником. Дзюну в ту пору было не больше семи, но рос он здоровым и смышлёным, несмотря на то, что баловали его изрядно. И мать, и отец, и все обитатели замка души не чаяли в юном наследнике.
Но вот в одну дождливую ночь, когда тучи висели так низко, что казалось, будто бы они касаются крыши замка, а молнии рвали небо, сверкая ярче, чем осенние фейрверки, к нам пришла беда.
Я никогда не забуду, как наверху в покоях моего господина раздался страшный крик – и тут же громкий треск сухого дерева – громко взвыла чья-то собака, и всё стихло.
Мы бросились наверх, в спешке наступая на полы одежды. В неровном свете наших фонарей предстала поистине страшная картина – буря вывернула наружу ставни, затянутые рисовой бумагой, и мой господин, пытаясь, видимо, прикрыть их, не удержался, упал вниз и разбил голову о камни.
Горе охватило всех нас, и больше всех печалилась госпожа, оплакивая безвременную кончину супруга. Поговаривали, что её рассудок помутился от слёз, но я ревностнее всех отрицал это, одновременно стараясь занять себя и других каким-нибудь хлопотным делом.
Я утешал молодого господина Дзюна, который всего в семь лет унаследовал титул и земли отца, я беспокоился о надлежащей погребальной церемонии, и о том, чтобы в покоях старого даймё всё прибрали и починили. Когда старая Минако рассказала мне, что, убираясь, обнаружила на футоне покойного крупные собачьи следы, я только отмахнулся – глупости какие! В тот момент меня больше заботил приезд в замок старшего сына даймё, коего после принятия сана следовало называть Дзёдзюин, хотя раньше у него было иное имя.
Дзёдзюин приехал на рассвете дня, когда должна была состояться погребальная церемония. Я едва узнал мальчика, которого мы провожали в монастырь, в этом стройном юноше с серьёзным внимательным взглядом. Не признал его и молодой господин Дзюн, засмущался, спрятался за мать. Та пригладила растрёпанные волосы сына и гордо прошла мимо, отказавшись приветствовать Дзёдзюина. Он воспринял неуважение со стороны мачехи с поистине буддийским смирением и не стал ничего говорить ни до, ни во время, ни после погребальной церемонии.
Ночью же несчастная супруга старого даймё, как не прискорбно мне об этом говорить, окончательно утратила разум. Мы нашли её на замковой галерее, где она, взобравшись на перила и уцепившись обеими руками за деревянную балку, кричала так, будто бы её одолевала тысяча демонов.
Жаль, я почти не слушал её слов, более заботясь о том, чтобы госпожа не упала и не повредила себе что-нибудь. Но её вопли до сих пор звучат в моих ушах. Она взывала к умершему мужу, моля защитить её от злых духов, расхаживающих по замку под покровом ночи. Лишь на исходе часа Быка безумную госпожу удалось уговорить спуститься и направиться в собственные покои. Но она наотрез отказывалась оставаться там одна и просила прислать Дзюна или хотя бы старую Минако.
Так старуха осталась баюкать несчастную, а мы, изрядно утомлённые ночным переполохом, отправились спать. Впоследствии я долго корил себя, что не остался бдеть у дверей госпожи или не попросил поставить охрану.
Наутро выяснилось, что женщина окончательно повредилась в уме и, незаметно выскользнув из покоев, сбежала. Её растерзанное тело нашли в тот же день возле леса. Одежды моей безумной госпожи были изорваны и обильно испачканы травой, землёй и кровью, в широко распахнутых глазах застыл ужас. На шее зияла рваная рана, левая стопа была неестественно вывернута, и, мне показалось, из голени вбок торчала сломанная кость. На расцарапанных кистях и лодыжках виделись следы зубов какого-то крупного зверя.
В тот миг я пожалел, что не остановил юного господина в желании присоединиться к поискам. Он восседал верхом на своей смирной гнедой лошадке по левую руку от меня, до крови кусая тонкие губы и сжимая кулачки так, что белели костяшки пальцев.
Дзёдзюин тоже был с нами, как и многие другие мужчины из замка. И в тот миг мне показалось, что на его губах мелькнула тень улыбки. Я не мог осуждать его за это – наша госпожа всегда плохо относилась к пасынку.
Не время было судить о прошлом, я считал своим долгом утешить юного Дзюна, в такой короткий срок потерявшего обоих родителей. Весь остаток дня – с тех самых пор, как мы вернулись в замок – молодой господин беззвучно рыдал у меня на коленях. А когда алый край солнца коснулся штурмовой стены, вдруг сказал, глядя на меня заплаканными глазами:
– Я хочу, чтобы Дзёдзюин уехал. Могу ли я приказать ему так поступить?
Я удивился, хоть и не подал виду, и спросил:
– Но почему молодой господин не хочет видеть своего брата в час, тяжёлый для них обоих?
– Мне кажется, что мой брат – недобрый человек. Матушка не доверяла ему, а в ночь перед тем, как с ней случилось несчастье, особенно предостерегала меня против Дзёздюина, – Дзюн выпрямил спину, глянул в окно на заходящее солнце и позволил себе вздохнуть.
Я не хотел спорить с даймё – пусть в силу возраста он ещё не свершил великих дел и не одержал славных побед, но по праву рождения был несоизмеримо выше и важнее меня. Я поклонился и во второй раз – клянусь, в последний – осмелился возвысить голос:
– Будет ли позволено заметить вашему покорному слуге, что ваша уважаемая матушка была чрезмерно опечалена кончиной Масатомо-доно, вашего блистательного отца, и даже лекарь упоминал, что её разум может быть временно повреждён этим горем.
Юный даймё яростно сжал кулаки и выкрикнул, злясь на меня:
– Неправда! Матушка скорбела о смерти отца, но её рассудок ничуть не помутился, я уверен! Не перечь мне, старый бездельник, а лучше иди к моему брату Дзёдзюину и передай ему мою волю.
Не смея больше возражать, я удалился и пошёл искать Дзёдзюина, ещё не знавшего, что он вызвал гнев брата.
Я нашёл его в саду возле пруда, где юноша, уже переменивший одежды на домашние, любовался закатом, кидая кусочки размоченной лепёшки разноцветным карпам в пруду.
Я приветствовал его и молвил так:
– Как вам нравится в замке после столь длительного отсутствия?
Дзёдзюин покачал головой. Одной рукой он докрошил мякиш рыбам, второй принялся нервно перебирать чётки из семян лотоса.
– Я предпочёл бы вернуться домой в менее скорбное время, – ответил он, – но хорошо, что я здесь. Думаю, малышу Дзюну сейчас, как никогда, нужна моя поддержка. Завтра отправлюсь к нему и испрошу разрешения остаться.
Дзёдзюин беззаботно улыбнулся и, пригласив меня следовать за собой, зашагал ко входу в дом. Я шёл чуть позади, размышляя о том, как сложно будет внушить мысль об отъезде. Наконец, решившись, я произнёс:
– Дзёдзюин, твой брат сказал, что не хочет тебя видеть. Он просил передать, что желает, чтобы ты покинул замок, – и, остановившись, прикрыл глаза.
Я ожидал, что Дзёдзюин ударит меня или накричит в гневе, но тот лишь развернулся и замер недвижно. Осмелившись приоткрыть веки, я увидел, как он разжал кулаки и кивнул:
– Да будет так. Я не стану огорчать владетельного даймё, моего брата, своим неуместным присутствием. Передай ему, что я завтра же покину замок и отправлюсь обратно в монастырь.
Он стремительно зашагал к своим покоям, не оглядываясь. И мне не стыдно признаться, что в тот момент меня, старого слугу, самого душили рыдания.
В ту ночь я никак не мог заснуть, одолеваемый страхом и дурными предчувствиями. В начале часа Тигра я всё-таки не выдержал и направился в господскую часть замка, чтобы, не полагаясь на стражу, самому охранять покой нашего маленького даймё.
Старый дурень! Если бы я не ворочался лишний час, то, может, и успел бы предотвратить несчастье ценой собственной жизни. И если раньше все беды я приписывал воле злого случая, то с того самого момента и по сей день точно знаю, кто был причиной всех наших бед, и на ком лежала вина.
Я шёл по коридору, когда фонарь в моей руке вдруг задуло порывом холодного ветра. Крякнув от досады, я подумывал было вернуться к себе за огнём, как вдруг увидел слабое голубоватое свечение, пробивающееся сквозь створки-фусума. Оно исходило из комнаты маленького Дзюна, и я, словно завороженный, направился прямо на этот свет.
Сердце бешено билось, предчувствуя неладное, и каждый скрип половиц под ногами, казалось, разносился на весь замок. Никто не мог подойти к покоям даймё бесшумно, но в ту ночь даже соловьиные полы нас не спасли. Дойдя до места, я поставил фонарь на пол и, отодвинув фусума, заглянул внутрь.
Увиденное в ту ночь отныне всегда стоит перед моими глазами, я потерял сон и покой, а некоторые говорят, что и разум – но, клянусь, я не лгу! Огромное чудовище стояло над распростёртым телом моего юного господина, и от белой шкуры исходил тот голубой свет, который я заметил ещё в коридоре.
Гневному духу было угодно принять форму собаки – огромной и злобной. Вокруг шеи существа обвивался алый шрам, из которого всё ещё сочилась густая чёрная кровь. Или это была кровь маленького Дзюна, капающая с клыков демона?..
Я пал на колени. Хотел молиться, но мысли путались. Пытался позвать на помощь, но голос предал меня, и с сухих губ не слетело ни звука.
Чудовище медленно повернулось в мою сторону и зарычало. Я силился отвернуться, но не мог укрыться от его светящегося яростью взгляда. Шерсть на загривке призрака вздыбилась, пасть ощерилась и зверь весь собрался для прыжка. Я ощущал его зловонное дыхание на своём лице и был обречён пасть жертвой злого духа, как вдруг явился его хозяин.
Сначала я услышал тихий свист, а потом знакомый голос произнёс:
– Нельзя! Брось! Отойди!
Стариковское зрение часто подводит – я прищурился, силясь разглядеть силуэт в глубине комнаты и, страшась собственной догадки, взмолился о чуде. О том, чтобы я, старый дурень, обознался сослепу. Чтобы всё это оказалось страшным сном: мертвенный свет, тёмные влажные капли на рисовой бумаге. Дзюн с разметавшимися волосами и остановившимся взглядом, раскинувший руки на полу. Запах мокрой собачьей шерсти и трупной гнили. Бледная рука, отодвигающая створки с противоположной стороны, с чётками из семян лотоса на запястье.
Половицы под ногами Дзёдзюина скрипнули особенно жалобно. Зверь метнулся к нему, заглянул в лицо, словно обычная псина, ожидающая похвалы. Дзёдзюин привычным жестом потянулся к собачьим ушам, словно собираясь приласкать любимца, но тут его взгляд остановился на мёртвом теле младшего брата.
Даже сейчас, когда мне нет нужды выгораживать старшего сына моего господина, я скажу, что Дзёдзюин не ожидал увидеть то, что предстало перед его взором. Не веря, от подошёл к телу маленького Дзюна, взял его руку и отпустил – та мягко упала на пол. Он коснулся слипшихся от крови прядок на лбу брата и поднёс поближе к глазам окрашенные алым пальцы. На его домашнем кимоно расплывались некрасивые пятна, и я видел, как плечи Дзёдзюина тряслись, как дрожали его губы, и как страшная белая собака, оставляя кровавые следы, подошла и мордой ткнулась ему в руку.
- Я не хотел... – едва слышно произнёс Дзёдзюин, и, развернувшись к призраку, приказал, – Исчезни!
Сияние угасло, и комната погрузилась во мрак. Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидел, что чудовища поблизости больше нет, а Дзёдзюин безутешно льёт слёзы над умершим братом.
Выждав некоторое время, я обратился к нему:
– Господин, вы уже придумали, что мы будем говорить остальным?
Дзёздюин вскинулся, поднял на меня взгляд, полный немого отчаяния. Он не просил о помощи, но явно в ней нуждался.
Так мне пришлось брать дело в свои руки. Заручившись обещанием моего господина уж мне-то рассказать всё начистоту, я тайком отправился на псарню, где взял любимого охотничьего пса Дзюна и привёл его в покои. Пусть решат, что мальчик от тоски и страха решил ночевать вместе со своим любимцем, но тот – о ужас – взбесился и разорвал несчастного ребёнка.
До рассвета оставалась самая малость, когда мы с Дзёдзюином разбудили весь замок, крича о беде. Ни в чём не повинного охотничьего пса зарубил один из воинов, а куда делся призрачный виновник, я так и не ведал.
Стали поговаривать, что высшие силы прогневались на старого даймё и его род, иначе с чего бы происходило несчастье за несчастьем. От погребальных хлопот, ставших уже привычными, замок погружался в пучину отчаяния. В эти мрачные и нелёгкие дни я улучил время, чтобы выслушать рассказ моего господина Дзёдзюина и разделить его скорбь.
Коротая безрадостные дни в монастыре, он взращивал планы мести и придумывал всё новые и новые способы. Но ни один из них не находил осуществления, и юный узник предавался лишь мечтам, воображая, как вернётся в замок в блеске и славе, накажет мачеху, что настроила отца против сына, и старый даймё всё поймёт и простит.
Но случилось всё иначе. Однажды осенью, в то самое время, когда макушки клёнов только начинали краснеть, Дзёдзюин читал рассказы о сверхъестественном, поражаясь, насколько страшен и велик мир духов. В одном из свитков он нашёл способ осуществить свою давнюю месть.
При монастыре жила белая собака, которую прикармливали монахи. И более других та собака любила Дзёдзюина – за что и поплатилась.
Он сделал всё так, как было сказано в роковом свитке. Сначала привязал собаку в укромном месте, не давая ей воду и отказывая в еде. В нескольких шагах от несчастного животного стояла миска, полная всякой снеди, но крепкая верёвка не позволяла дотянуться до лакомого кусочка. Когда же собака совершенно обезумела от голода, Дзёдзюин, забыв о буддийских обетах, отсёк ей голову острым топором.
В ту же ночь к нему явился Ину-гами, жестокий и злобный дух, жаждущий крови врагов своего хозяина.
Через несколько дней Дзёдзюин понял, что пробудил к жизни страшную силу, но сделать уже ничего не мог. Оголодав, Ину-гами требовал указать жертву, и не было никакого способа обмануть духа или откупиться от него. Первое время удавалось обходиться курами из соседней деревни, но потом до Дзёдзюина стали доходить слухи о пропавших крестьянах. Тогда ему стало так страшно, что он тайком нацедил сакэ из храмовых запасов и пил до тех пор, пока не смог подняться на ноги. В ту ночь он совсем не испугался Ину-гами и даже рассмеялся при его появлении, забавляясь, как пёс, виляя хвостом, сам себя бьёт по впалым бокам. А потом повелел духу отправиться в замок и напугать там всех до икоты.
В ту ночь мы потеряли Масатомо-доно, старого даймё. Увидев ужасного призрака, он отшатнулся в страхе и выпал из окна. Получив скорбное известие, Дзёдзюин заподозрил неладное, но до конца уверен не был, пока не услышал слова старой Минако об отпечатках собачьих лап в покоях отца.
Ночами Ину-гами, явившийся следом за хозяином, разгуливал по замку. Так его увидела вдова старого господина – и повредилась умом. Никто не обратил внимания на её слова о призраках. Никто, кроме Дзёдзюина. Он отдал приказ псу-убийце, наконец-то осуществляя долгожданную месть. Он и правда улыбался, когда мачеха умерла. Но мой господин клялся честью и именем, что не желал зла своему младшему брату и не велел Ину-гами нападать на него.
Выслушав рассказ Дзёдзюина, я поклонился и сказал так:
– Сделанного не вернёшь. Но теперь, когда мой господин вернулся к мирской жизни и унаследовал титул и земли своего отца, он сможет стать великим и непобедимым даймё. Ибо все его враги падут, так и не узнав, откуда пришла погибель.
Господину понравились мои слова. Он улыбался, когда я подливал ему ароматный чай.
Дзёдзюин трижды успел коснуться губами края пиалы, прежде чем произнёс:
– В мирской жизни есть немалая привлекательность. И власть приятно красит наше существование.
Я пригубил чай, и согласно кивнул:
– Власть даёт многие возможности. И я уверен, вы сможете воспользоваться ими в полной мере.
На открытой веранде начинало холодать, но мой господин не спешил её покинуть: отсюда открывался поистине великолепный вид на сад и западную часть замковой стены. Прекрасное место для размышлений и мирных бесед за чашкой чая.
Я снова осмелился нарушить тишину:
– Вам придётся снова сменить имя, господин. То, что хорошо для монаха, не всегда подходит даймё.
– Я подумаю над этим, – ответил он, смеясь, – но ты всегда можешь звать меня старым детским прозвищем.
В этот миг порыв ветра принёс запах оранжевых цветов османтуса – осенью в них утопал весь сад. И мы оба словно перенеслись в прошлое – на эту же террасу, где много лет назад ещё не совсем седой слуга подавал чай единственному на тот момент сыну даймё, смышлёному и серьёзному мальчику лет шести. Тогда мы называли его Чачамару. Но в буддийском монастыре это имя было накрепко забыто, мальчик вырос и неузнаваемо изменился, а моё время утекло, как талая вода между пальцев.
Но в этот краткий миг мы оба ощутили себя прежними – пока за спиной моего господина не мелькнул светящийся силуэт призрачной собаки. Я заметил лишь тень движения где-то на краю зрения, но этого хватило, чтобы вернуться с небес на землю. Теперь даже в слабом дуновении закатного ветерка я чувствовал запах мокрой псины и тлеющей плоти. Эта удушливо-сладкая вонь и по сей день со мной, никуда от неё не скрыться. Ею пропитаны даже мои сны, и всякий раз, засыпая, я чувствую, как Ину-гами дышит за левым плечом.
Тот вечер стал одним из последних мирных воспоминаний – вскоре началась война.
Многим соратникам старого даймё пришлось не по нраву, что ему наследовал нелюбимый сын. Всеми силами они старались исправить положение, ожидая, что воспитанный в буддийском монастыре юнец не сможет дать достойный отпор. Но, конечно, они не подозревали о таинственном помощнике, убитом и вызванном к жизни.
Многие пали в то лихое время, и с каждой стороны вдобавок к старым раздорам появились новые счёты. И тогда мой господин принял ещё одно нелёгкое решение.
– Я велю призраку убить Тояму и Акияму, – заявил он, до треска сжимая в кулаке закрытый веер, – знаю, что они были друзьями отца, но, выступив против нас, они предали ту старинную дружбу.
И я не нашел слов, чтобы возразить. Мой господин не спал уже несколько суток кряду, изрядно исхудал и был так бледен, что я начал всерьёз опасаться за его здоровье. Он говорил, что сможет вволю поесть и выспаться лишь в тот день, когда заставит отступить врагов, обосновавшихся под стенами. Гибель же предводителей войск вполне могла внести смятение в ряды осаждающих замок, а потом война и вовсе завершилась бы нашей победой.
Ныне, возвращаясь мыслями к этом дню, я знаю, что ни тогда, ни сейчас не стал бы отговаривать моего господина. Но я продолжаю рассказ.
Итак, Тояма и Акияма пали. Позже скажут, что это случилось на поле битвы. Или придумают ещё что-нибудь правдоподобное. Но я-то знаю, как всё было на самом деле.
Ину-гами нашёл сначала одного, потом второго. Чудовище соткалось из темноты и в темноту же кануло. Всего пара мгновений, но кровь уже пролилась и просочилась сквозь землю, влажную после дождя.
Ину-гами нравилось убивать. И я порой опасался, что его хозяину эта забава тоже по душе. Недаром в нашем замке не осталось тех, кто открыто бы выступал против нового даймё или упоминал, что возлагал большие надежды на маленького Дзюна. Все, кто поддерживал младшего брата моего господина, ныне были мертвы, и я не знал, по его ли приказу гневный дух расправился с ними, или собака не всякий раз прислушивалась к своему повелителю.
На нашей стороне была страшная сила – чем дальше, тем больше я осознавал это. Но однажды и она не смогла справиться с неприятелем.
Наверняка сильные колдуны-оммёдзи поддерживали нашего нового врага, этого выскочку Синкуро из Исэ, осмелившегося бросить нам вызов. Трижды посылал к нему мой господин Ину-гами, и трижды пёс возвращался ни с чем. Я видел, как оба они – и собака, и хозяин – пылали злобой, но сделать так ничего и не смогли.
Под напором войск Исэ мы вынуждены были покинуть родные земли и бежать в соседнюю провинцию Кай. Друг моего господина – Такэда – принял нас и укрыл в своём замке, обещая разобраться с Исэ, который не остановился на достигнутом, а двинулся дальше, преследуя нас.
И вот вскоре замок Такэды оказался окружен со всех сторон. С каждым днём становилось всё яснее, что осаду мы не выдержим. Боевой дух наших людей падал на глазах.
Когда же Исэ получил неожиданное подкрепление, мой господин понял, что западня захлопнулась, и выхода нет.
Помню, он метался, как раненый зверь в клетке, не узнавал меня и господина Такэду, но всё время с кем-то разговаривал, убеждал, доказывал, спорил.
Ночами он продолжал своё нервное бодрствование, и я видел сквозь фусума знакомое голубоватое свечение и чувствовал трупное зловоние. Ину-гами не оставлял своего хозяина в беде. Но я боялся, что вскоре мой бедный господин окончательно сойдёт с ума, погрузившись в несбывшиеся чаяния, и не сможет сдерживать духа, которого сам же призвал мир живых.
Если бы в тот день Такэда выдал нас врагам, всё могло бы быть по-другому. Но благородный господин намеревался сдержать данное слово – даже если бы оно стоило ему жизни.
Спустя три дня после того, как на моего господина пала тень безумия, Такэде донесли, что в ночь враг собирается штурмовать замок. Отчаяние и паника охватили всех его обитателей. Такэда направился отдавать последние распоряжения, а я понёс печальную весть своему несчастному господину.
Едва приблизившись к его покоям, я уже знал, что Ину-гами там. Но, похоже, моего господина совершенно не беспокоила вонь, расползающаяся по всему замку.
Я испросил разрешения войти, и, получив его, проскользнул в комнату, стараясь дышать ртом.
– Мой господин, сегодня ночью замок будут штурмовать, – я поклонился, едва не закашлявшись от гнилостного духа, исходившего от Ину-гами – тот как раз принялся вилять хвостом.
Новость взволновала господина. Он убрал руку с холки собаки, принялся расхаживать туда-сюда, сбивая предметы с низкого столика полами своей одежды.
Вдруг он остановился и его благородное лицо озарилось идеей. Жестом он подозвал пса.
– Ину-гами! – голос моего господина дрогнул, но не сорвался, – Иди туда, Ину-гами. Отомсти за меня. Убей их всех!
Собака послушно растворилась в воздухе. А мой господин больше не замечал моего присутствия. Он сел возле окна, устремив взгляд в темноту, и затих. Приглядевшись, я понял, что губы его беззвучно шевелятся, и он всё это время не останавливал одному ему слышного внутреннего диалога.
Я покинул покои моего господина с тяжёлым сердцем.
Едва луна показалась над крышами замковых строений, меня разыскал Такэда и велел проводить его к моему господину. Судя по его лицу, беседа предстояла тяжёлая. Не смея вдаваться в расспросы, я выполнил то, что от меня требовалось и сам устроился возле дверей – так, чтобы всё слышать, не присутствуя.
Сначала было тихо. Потом Такэда, вздохнув, начал говорить.
– Друг мой, не стану вводить вас в заблуждение и скажу прямо – дела плохи. Думаю, что к утру мне придётся сдать замок.
Прошелестела ткань, скрипнула половица, но мой господин не проронил не звука. Я не был уверен, услышал ли он сказанное. Такэда же, переведя дух, продолжил:
– Я вижу для себя единственный выход. И хотел бы попросить вас оказать мне честь, став моим кайсяку.
Я вздрогнул. Если Такэда совершит сэппуку, как намеревается, то его воинам останется только прекратить сражаться и последовать за господином. Наша же участь при таком раскладе будет и вовсе печальной... Но прежде, чем я успел понять всю безысходность положения, заговорил мой господин:
– Оказать вам подобную услугу было бы честью для меня. Но поверьте, друг мой, в этом нет надобности. Исход битвы пока не предрешён. Хочу открыть вам тайну, которую скрывал всё это время: у меня есть могущественный сторонник из потустороннего мира, и в данный момент он сокрушает врагов и вносит смуту в ряды армии Исэ.
Хоть я и не видел лица Такэды, но живо представил себе, как тот вскидывает в изумлении брови, силясь понять – правду ли говорит мой господин, или всё сказанное – это лишь бред воспалённого рассудка.
– Потусторонний сторонник? – наконец, переспросил он. – Что вы имеете в виду?
Мой господин рассмеялся.
– Вы слышали когда-нибудь об Ину-гами? Я завёл себе такого щеночка уже больше года назад. Это он убил генералов Тояму и Акияму по моему приказу. И теперь очередь Исэ...
– Но... – Такэда был явно растерян, – друг мой, вы... Я ни в коем случае не хочу оскорбить вас выражением недоверия, но вы же понимаете, что всё это звучит несколько... – он замялся, выбирая слово, – неправдоподобно.
– Подождите немного, и скоро вы сами всё увидите, – звякнула посуда, словно кто-то из собеседников отставил чашку, – я позову его.
Тут я не удержался, и надорвал ногтем рисовую бумагу, чтобы иметь возможность видеть происходящее за дверью.
Такэда сидел, положив руки на колени. В его на первый взгляд спокойной позе чувствовалось напряжение перетянутой струны. Когда мой господин засвистел, словно подзывая невидимую собаку, кулаки Такэды невольно сжались, сминая ровные складки хакама.
Некоторое время ничего не происходило. Ину-гами не спешил появляться, словно не слышал зова. Я видел сомнение на лице Такэды, и как мой господин, в гневе разбивая кулаки о пол, кричал в ночную темноту, выкликая своего демона.
– Наверное, мне пора, – Такэда начал подниматься. Он явно решил, что мой господин окончательно лишился рассудка, и надежда, мелькнувшая было в его взгляде, снова угасла.
Я же был готов сквозь землю провалиться от стыда – человек, приютивший нас, теперь будет думать, что мой господин лгал ему, и что никакого Ину-гами не существует. Я уже хотел обнаружить своё присутствие, чтобы нижайше уверить Такэду в обратном, как вдруг почувствовал знакомый сладковатый запах разлагающейся плоти.
Демон с сияющей белой шкурой появился внезапно и обрушился на голову ничего не подозревающего Такэды, одним ударом лапы с хрустом перебивая шейные позвонки. Псина развернулась в прыжке, приземлилась, проехав когтями по полу, и грозно рыкнула.
Когда-то чисто-белая шкура свалялась и висела клочьями. На тяжело вздымающихся боках в проплешинах виднелись ожоги, к задней лапе пристала защитная фуда. Было похоже, что Ину-гами, пытаясь выполнить приказ хозяина, нарвался на сильное сопротивление, и в очередной раз вернулся ни с чем, раненый и разъярённый.
Мой господин поражённо замер, глядя, как тело Такэды медленно заваливается набок, а потом взвился вверх и закричал на демона:
– Что ты наделал, мерзкое отродье! Как ты посмел меня ослушаться? Ты должен убивать только тех, кого я прикажу, тупая собака!
Ину-гами наморщил нос, показав жёлтые клыки. Шерсть вздыбилась, демонический пёс присел на лапах, готовясь к прыжку.
– Не смей пугать меня! – воскликнул мой господин. – Ты ничего мне не сделаешь, не посмеешь! – И в тот же миг Ину-гами прыгнул.
Всё произошло так быстро, что я не успел даже вдохнуть. Пёс повалил моего господина на пол, ударив лапами в грудь, а потом прокусил горло повыше кадыка. На белую шкуру, сияющую в темноте, брызнули тёмные кровавые пятна. Я сдавленно охнул, и демон резко обернулся в мою сторону.
Оцепенев от ужаса, я продолжал смотреть, как он приближается к дверям, понимая, что смерть неотвратима. Не дойдя несколько шагов до порога, пёс остановился и вдруг исчез. Но запах тлена никуда не делся – я чувствовал, что демон где-то неподалёку, но в этот раз почему-то решил оказать мне честь, оставив в живых.
Превозмогая дурноту, я раздвинул створки и проник в комнату. Сквозь раскрытое окно со двора доносились крики, звон стали о сталь, треск ломающихся перекрытий и стоны раненых. Времени оставалось слишком мало.
Я поднял тела Такэды и моего господина, посадил на циновки, пододвинул низкие табуретки. Сначала я вложил короткий меч в руки Такэды, сам сел сзади, и, направляя мертвые руки, вспорол трупу живот. Затем встал и отсёк ему голову длинным мечом, хотя и знал, что я недостоин этой чести. То же самое я проделал и с телом моего господина, чтобы все думали, что два этих достойных человека совершили сэппуку в осаждённом замке.
Так и случилось. Правду удалось скрыть, и теперь все были уверены, что наш старый даймё умер от болезни, а его старший сын, убив младшего брата и мачеху, попытался захватить власть, но был изгнан из собственного замка и покончил с собой в Кай, в осаждённом замке Такэда, вместе с его хозяином.
Исэ получил наши земли, и сменил имя. Пришла новая эпоха, и всё былое забылось как страшный сон.
Может, и я бы тоже забыл о прошлом, если бы не проклятый Ину-гами. Призрачный пёс начал преследовать меня, словно пытаясь избавиться от последнего свидетеля его деяний. Я ночевал в храмах, куда он не мог проникнуть, старался не оставаться один, путешествовал по самым людным трактам, нигде не останавливался дольше, чем на один день и одну ночь, искал встречи с колдунами-оммёдзи и монахами, покупал защитные амулеты, молился и жертвовал золото в пользу бедных. Но ничего не помогало – всякий раз я чувствовал за спиной зловонное дыхание, и Ину-гами шёл за мной по пятам, как если бы я и вовсе не пытался заметать следы. Вот и сейчас я знаю – он следит за мной, угадывает каждый шаг, чует мой страх. Демон не настигнет меня здесь – я запасся хорошими оберегами. Но сколько ещё будет продолжаться эта погоня, и сколько ещё я выдержу?..
Старик перевёл дух и придвинул поближе миску с уже остывшим рисом.
Я не знал, что и думать. Вся история походила на вымысел, но лица, упомянутые в ней – я знал – были реальными.
Память о них ещё жила в сердцах ныне живущих, и я не понимал одного: если всё, что рассказал этот старик, правда – какой смысл открывать её сейчас? Ведь до сегодняшнего дня он сам старался представить всё в ином свете...
– Почему вы решили рассказать мне об этом? – спросил я, впрочем, не очень-то надеясь на искренний ответ.
Старик прищурился и кивнул:
– Я ждал этого вопроса. Простите, но я всего лишь пытался обезопасить себя. Один уважаемый монах сказал, что единственный способ избавиться от демона – это направить его по следу новой жертвы. Со временем он всё равно вернётся ко мне, но сначала ему придётся найти и съесть вас. Любой, кто знает о существовании Ину-гами, представляет для него опасность и должен быть уничтожен. Я готов принести свои глубочайшие извинения за то, что вовлек вас в эту опасную историю. Хотите, расскажу, где берут самые могущественные обереги?
– Спасибо, не стоит, – сухо ответил я и поднялся, чтобы направиться к себе в комнату.
– Это вы зря, молодой человек, – донеслось мне вслед.
Надо ли говорить, что ночью я не сомкнул глаз? К рассвету мне удалось убедить себя, что старик или не в себе, или просто решил меня попугать. Тем более, что оберегов при мне не было, но ни Ину-гами, ни какой иной демон ко мне не явились.
Улыбнувшись утреннему солнцу, я спустился вниз, чтобы позавтракать и продолжить путь. Там-то мне и сообщили ужасную новость.
Оказалось, что незадолго до рассвета было найдено тело моего вчерашнего собеседника. Волки подошли слишком близко к станции и нашли свою добычу как раз возле реки. Странно, но они лишь разорвали старику горло и не стали выгрызать внутренности или забирать с собой мясо. Вполне возможно, что зверей спугнули. Но те, кто обнаружил труп, говорили, что отчётливо видели крупные следы волчьих лап на влажной земле.
Эта новость печально поразила меня, и в путь я оправился с тяжёлым сердцем. Весь день думал о произошедшем, но никак не мог прийти к однозначному выводу. Всё ведь могло быть случайностью. Или нет?..
Никто не станет судить меня, узнав, что увидев крышу ближайшего буддийского храма, я заехал туда, помолился, принёс подношения и попросил оберег от злых духов и оберег, защищающий путников в дороге.
С наступлением сумерек, уже на подъезде к следующей станции на Токайдо, ветер переменился. Запахло жильём, дымом, готовящейся едой, конскими яблоками и мокрой псиной. В кустах что-то шевельнулось. Позади хрустнула ветка – будто под чьей-то ногой. Я обернулся...
Демонический пёс стоял прямо на дороге и скалил ужасную пасть. Я видел слабое свечение вокруг его шкуры, слышал тяжёлое свистящее дыхание, чуял гибельное зловоние...
Не помню, что было дальше, но, кажется, я закричал так громко, как только мог. А потом потерял сознание.
Когда я очнулся, то обнаружил себя в одной из гостиничных комнат на ближайшей станции Токайдо. Старый слуга, осведомившись о моём самочувствии и благосостоянии, пообещал послать за лекарем и оставил меня одного.
Вскоре принесли ужин. Я попытался поесть, но кусок не шёл в горло. Еда казалась мне испорченной из-за мерзкого запаха, распространяемого демоном, который я ощущал до сих пор. Тогда я ещё не знал, что этот запах будет со мной всю жизнь...
Сейчас, спустя четыре года после событий на Токайдо, я всё ещё бегу прочь, спасаясь от Ину-гами. Теперь я точно уверен, что он существует, я видел его неоднократно, но всякий раз мне удавалось избежать его когтей и зубов.
Я оставил дом, сменил имя. Я не ночую дважды на одном месте, и даже в буддийских храмах не чувствую себя в полной безопасности. Я истратил всё, что у меня было, на обереги и подношения богам, но так и не вымолил себе спасения.
Это означает, что у меня остался единственный выход.
Думаю, мой преследователь уже близко. Но я надеюсь, что успею дописать эти строчки, чтобы, распространив знание об Ину-гами, отвлечь демона от себя. Просто я очень хочу жить!
Эти записки существуют в десяти экземплярах, и если вы их читаете – знайте, что Ину-гами уже взял ваш след. Но чем больше людей знает о призрачной собаке, тем больше шансов выжить у каждого из нас. Если успеете последовать моему примеру, перепишите эти строки в нескольких экземплярах и позаботьтесь, чтобы их прочитали окружающие. Лучшие обереги можно приобрести в храме Икута возле Кобэ или на острове Миядзима. Мне очень жаль, что приходится действовать подобным образом. Я готов принести свои глубочайшие извинения за то, что вовлек вас в эту опасную историю. Прошу вас, берегите себя!
Квайданы остальных авторов можно прочитать здесь
А если кому мало, то я ещё вот тут квайдан писал: У подножия Цуругаока
В общем, нужно было написать квайдан — страшную историю в японском колорите. Демоны — главные герои каждого квайдана — распределялись жеребьёвкой, и до самого последнего дня никто не знал, кому какой демон достался.
Я и сейчас не скажу, что за демон поселился в моей истории — читайте, если не боитесь
Итак, дисклеймер:
1. События и персонажи не вымышлены, а любые совпадения не случайны.
2. Нервным и впечатлительным читать этот текст на ночь не рекомендуется.
3. Кто узнает исторический момент и не убьёт меня за вольное обращение с историей — тот герой и молодец.
Случай на Токайдо
читать дальше
Соавтор идеи - Энид
Я встретил того старика в самом начале эпохи Эйсё на одной из почтовых станций Токайдо, по пути из Киото в Эдо.
Сидя в трактире, я предвкушал встречу с порцией вечернего риса и кувшинчиком сакэ, а пока считал мотыльков, тщетно пытающихся выбраться из бумажного фонарика на входе в обеденный зал – и тут он сам подсел за мой столик.
Беседа о нынешнем урожае и последних столичных новостях незаметно перешла к воспоминаниям о родных краях. Мы разбавили светлую тоску, выпив ещё по чашечке, и я – клянусь – не заметил, как мой собеседник повел речи совсем в ином направлении.
Признаться, рассказы о сверхъестественном всегда будоражили мне кровь не хуже сакэ, плескавшегося в моём животе в тот памятный вечер. И я всем видом изображал живой интерес и вежливое внимание, хоть не сразу поверил в россказни выжившего из ума старика.
Он же говорил так:
Я давно потерял счёт дням и годам, так что врать не буду – скажу лишь, что то, о чём я спешу поведать, случилось уже после войны Онин.
Я служил одному высокородному даймё, чьё имя называть не стану, но если вы человек образованный и догадливый, то сами всё поймёте. Так вышло, что мой господин взял вторую жену, и вскоре она родила ему двух сыновей. Радость обитателей замка была безграничной и искренней. Но вскоре ликования поутихли – мы вынуждены были проводить в монастырь старшего сына даймё от первого брака. Поговаривали, что это мачеха его невзлюбила и уговорила удалить из замка постылого пасынка.
А ещё через несколько лет мой господин ясно объявил свою волю: старшего сына повелел так и оставить в монастыре, среднего – отдать на усыновление собственному брату, у которого, несмотря на годы, сыновей не было, а самого младшего – Дзюна – назначил своим преемником. Дзюну в ту пору было не больше семи, но рос он здоровым и смышлёным, несмотря на то, что баловали его изрядно. И мать, и отец, и все обитатели замка души не чаяли в юном наследнике.
Но вот в одну дождливую ночь, когда тучи висели так низко, что казалось, будто бы они касаются крыши замка, а молнии рвали небо, сверкая ярче, чем осенние фейрверки, к нам пришла беда.
Я никогда не забуду, как наверху в покоях моего господина раздался страшный крик – и тут же громкий треск сухого дерева – громко взвыла чья-то собака, и всё стихло.
Мы бросились наверх, в спешке наступая на полы одежды. В неровном свете наших фонарей предстала поистине страшная картина – буря вывернула наружу ставни, затянутые рисовой бумагой, и мой господин, пытаясь, видимо, прикрыть их, не удержался, упал вниз и разбил голову о камни.
Горе охватило всех нас, и больше всех печалилась госпожа, оплакивая безвременную кончину супруга. Поговаривали, что её рассудок помутился от слёз, но я ревностнее всех отрицал это, одновременно стараясь занять себя и других каким-нибудь хлопотным делом.
Я утешал молодого господина Дзюна, который всего в семь лет унаследовал титул и земли отца, я беспокоился о надлежащей погребальной церемонии, и о том, чтобы в покоях старого даймё всё прибрали и починили. Когда старая Минако рассказала мне, что, убираясь, обнаружила на футоне покойного крупные собачьи следы, я только отмахнулся – глупости какие! В тот момент меня больше заботил приезд в замок старшего сына даймё, коего после принятия сана следовало называть Дзёдзюин, хотя раньше у него было иное имя.
Дзёдзюин приехал на рассвете дня, когда должна была состояться погребальная церемония. Я едва узнал мальчика, которого мы провожали в монастырь, в этом стройном юноше с серьёзным внимательным взглядом. Не признал его и молодой господин Дзюн, засмущался, спрятался за мать. Та пригладила растрёпанные волосы сына и гордо прошла мимо, отказавшись приветствовать Дзёдзюина. Он воспринял неуважение со стороны мачехи с поистине буддийским смирением и не стал ничего говорить ни до, ни во время, ни после погребальной церемонии.
Ночью же несчастная супруга старого даймё, как не прискорбно мне об этом говорить, окончательно утратила разум. Мы нашли её на замковой галерее, где она, взобравшись на перила и уцепившись обеими руками за деревянную балку, кричала так, будто бы её одолевала тысяча демонов.
Жаль, я почти не слушал её слов, более заботясь о том, чтобы госпожа не упала и не повредила себе что-нибудь. Но её вопли до сих пор звучат в моих ушах. Она взывала к умершему мужу, моля защитить её от злых духов, расхаживающих по замку под покровом ночи. Лишь на исходе часа Быка безумную госпожу удалось уговорить спуститься и направиться в собственные покои. Но она наотрез отказывалась оставаться там одна и просила прислать Дзюна или хотя бы старую Минако.
Так старуха осталась баюкать несчастную, а мы, изрядно утомлённые ночным переполохом, отправились спать. Впоследствии я долго корил себя, что не остался бдеть у дверей госпожи или не попросил поставить охрану.
Наутро выяснилось, что женщина окончательно повредилась в уме и, незаметно выскользнув из покоев, сбежала. Её растерзанное тело нашли в тот же день возле леса. Одежды моей безумной госпожи были изорваны и обильно испачканы травой, землёй и кровью, в широко распахнутых глазах застыл ужас. На шее зияла рваная рана, левая стопа была неестественно вывернута, и, мне показалось, из голени вбок торчала сломанная кость. На расцарапанных кистях и лодыжках виделись следы зубов какого-то крупного зверя.
В тот миг я пожалел, что не остановил юного господина в желании присоединиться к поискам. Он восседал верхом на своей смирной гнедой лошадке по левую руку от меня, до крови кусая тонкие губы и сжимая кулачки так, что белели костяшки пальцев.
Дзёдзюин тоже был с нами, как и многие другие мужчины из замка. И в тот миг мне показалось, что на его губах мелькнула тень улыбки. Я не мог осуждать его за это – наша госпожа всегда плохо относилась к пасынку.
Не время было судить о прошлом, я считал своим долгом утешить юного Дзюна, в такой короткий срок потерявшего обоих родителей. Весь остаток дня – с тех самых пор, как мы вернулись в замок – молодой господин беззвучно рыдал у меня на коленях. А когда алый край солнца коснулся штурмовой стены, вдруг сказал, глядя на меня заплаканными глазами:
– Я хочу, чтобы Дзёдзюин уехал. Могу ли я приказать ему так поступить?
Я удивился, хоть и не подал виду, и спросил:
– Но почему молодой господин не хочет видеть своего брата в час, тяжёлый для них обоих?
– Мне кажется, что мой брат – недобрый человек. Матушка не доверяла ему, а в ночь перед тем, как с ней случилось несчастье, особенно предостерегала меня против Дзёздюина, – Дзюн выпрямил спину, глянул в окно на заходящее солнце и позволил себе вздохнуть.
Я не хотел спорить с даймё – пусть в силу возраста он ещё не свершил великих дел и не одержал славных побед, но по праву рождения был несоизмеримо выше и важнее меня. Я поклонился и во второй раз – клянусь, в последний – осмелился возвысить голос:
– Будет ли позволено заметить вашему покорному слуге, что ваша уважаемая матушка была чрезмерно опечалена кончиной Масатомо-доно, вашего блистательного отца, и даже лекарь упоминал, что её разум может быть временно повреждён этим горем.
Юный даймё яростно сжал кулаки и выкрикнул, злясь на меня:
– Неправда! Матушка скорбела о смерти отца, но её рассудок ничуть не помутился, я уверен! Не перечь мне, старый бездельник, а лучше иди к моему брату Дзёдзюину и передай ему мою волю.
Не смея больше возражать, я удалился и пошёл искать Дзёдзюина, ещё не знавшего, что он вызвал гнев брата.
Я нашёл его в саду возле пруда, где юноша, уже переменивший одежды на домашние, любовался закатом, кидая кусочки размоченной лепёшки разноцветным карпам в пруду.
Я приветствовал его и молвил так:
– Как вам нравится в замке после столь длительного отсутствия?
Дзёдзюин покачал головой. Одной рукой он докрошил мякиш рыбам, второй принялся нервно перебирать чётки из семян лотоса.
– Я предпочёл бы вернуться домой в менее скорбное время, – ответил он, – но хорошо, что я здесь. Думаю, малышу Дзюну сейчас, как никогда, нужна моя поддержка. Завтра отправлюсь к нему и испрошу разрешения остаться.
Дзёдзюин беззаботно улыбнулся и, пригласив меня следовать за собой, зашагал ко входу в дом. Я шёл чуть позади, размышляя о том, как сложно будет внушить мысль об отъезде. Наконец, решившись, я произнёс:
– Дзёдзюин, твой брат сказал, что не хочет тебя видеть. Он просил передать, что желает, чтобы ты покинул замок, – и, остановившись, прикрыл глаза.
Я ожидал, что Дзёдзюин ударит меня или накричит в гневе, но тот лишь развернулся и замер недвижно. Осмелившись приоткрыть веки, я увидел, как он разжал кулаки и кивнул:
– Да будет так. Я не стану огорчать владетельного даймё, моего брата, своим неуместным присутствием. Передай ему, что я завтра же покину замок и отправлюсь обратно в монастырь.
Он стремительно зашагал к своим покоям, не оглядываясь. И мне не стыдно признаться, что в тот момент меня, старого слугу, самого душили рыдания.
В ту ночь я никак не мог заснуть, одолеваемый страхом и дурными предчувствиями. В начале часа Тигра я всё-таки не выдержал и направился в господскую часть замка, чтобы, не полагаясь на стражу, самому охранять покой нашего маленького даймё.
Старый дурень! Если бы я не ворочался лишний час, то, может, и успел бы предотвратить несчастье ценой собственной жизни. И если раньше все беды я приписывал воле злого случая, то с того самого момента и по сей день точно знаю, кто был причиной всех наших бед, и на ком лежала вина.
Я шёл по коридору, когда фонарь в моей руке вдруг задуло порывом холодного ветра. Крякнув от досады, я подумывал было вернуться к себе за огнём, как вдруг увидел слабое голубоватое свечение, пробивающееся сквозь створки-фусума. Оно исходило из комнаты маленького Дзюна, и я, словно завороженный, направился прямо на этот свет.
Сердце бешено билось, предчувствуя неладное, и каждый скрип половиц под ногами, казалось, разносился на весь замок. Никто не мог подойти к покоям даймё бесшумно, но в ту ночь даже соловьиные полы нас не спасли. Дойдя до места, я поставил фонарь на пол и, отодвинув фусума, заглянул внутрь.
Увиденное в ту ночь отныне всегда стоит перед моими глазами, я потерял сон и покой, а некоторые говорят, что и разум – но, клянусь, я не лгу! Огромное чудовище стояло над распростёртым телом моего юного господина, и от белой шкуры исходил тот голубой свет, который я заметил ещё в коридоре.
Гневному духу было угодно принять форму собаки – огромной и злобной. Вокруг шеи существа обвивался алый шрам, из которого всё ещё сочилась густая чёрная кровь. Или это была кровь маленького Дзюна, капающая с клыков демона?..
Я пал на колени. Хотел молиться, но мысли путались. Пытался позвать на помощь, но голос предал меня, и с сухих губ не слетело ни звука.
Чудовище медленно повернулось в мою сторону и зарычало. Я силился отвернуться, но не мог укрыться от его светящегося яростью взгляда. Шерсть на загривке призрака вздыбилась, пасть ощерилась и зверь весь собрался для прыжка. Я ощущал его зловонное дыхание на своём лице и был обречён пасть жертвой злого духа, как вдруг явился его хозяин.
Сначала я услышал тихий свист, а потом знакомый голос произнёс:
– Нельзя! Брось! Отойди!
Стариковское зрение часто подводит – я прищурился, силясь разглядеть силуэт в глубине комнаты и, страшась собственной догадки, взмолился о чуде. О том, чтобы я, старый дурень, обознался сослепу. Чтобы всё это оказалось страшным сном: мертвенный свет, тёмные влажные капли на рисовой бумаге. Дзюн с разметавшимися волосами и остановившимся взглядом, раскинувший руки на полу. Запах мокрой собачьей шерсти и трупной гнили. Бледная рука, отодвигающая створки с противоположной стороны, с чётками из семян лотоса на запястье.
Половицы под ногами Дзёдзюина скрипнули особенно жалобно. Зверь метнулся к нему, заглянул в лицо, словно обычная псина, ожидающая похвалы. Дзёдзюин привычным жестом потянулся к собачьим ушам, словно собираясь приласкать любимца, но тут его взгляд остановился на мёртвом теле младшего брата.
Даже сейчас, когда мне нет нужды выгораживать старшего сына моего господина, я скажу, что Дзёдзюин не ожидал увидеть то, что предстало перед его взором. Не веря, от подошёл к телу маленького Дзюна, взял его руку и отпустил – та мягко упала на пол. Он коснулся слипшихся от крови прядок на лбу брата и поднёс поближе к глазам окрашенные алым пальцы. На его домашнем кимоно расплывались некрасивые пятна, и я видел, как плечи Дзёдзюина тряслись, как дрожали его губы, и как страшная белая собака, оставляя кровавые следы, подошла и мордой ткнулась ему в руку.
- Я не хотел... – едва слышно произнёс Дзёдзюин, и, развернувшись к призраку, приказал, – Исчезни!
Сияние угасло, и комната погрузилась во мрак. Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидел, что чудовища поблизости больше нет, а Дзёдзюин безутешно льёт слёзы над умершим братом.
Выждав некоторое время, я обратился к нему:
– Господин, вы уже придумали, что мы будем говорить остальным?
Дзёздюин вскинулся, поднял на меня взгляд, полный немого отчаяния. Он не просил о помощи, но явно в ней нуждался.
Так мне пришлось брать дело в свои руки. Заручившись обещанием моего господина уж мне-то рассказать всё начистоту, я тайком отправился на псарню, где взял любимого охотничьего пса Дзюна и привёл его в покои. Пусть решат, что мальчик от тоски и страха решил ночевать вместе со своим любимцем, но тот – о ужас – взбесился и разорвал несчастного ребёнка.
До рассвета оставалась самая малость, когда мы с Дзёдзюином разбудили весь замок, крича о беде. Ни в чём не повинного охотничьего пса зарубил один из воинов, а куда делся призрачный виновник, я так и не ведал.
Стали поговаривать, что высшие силы прогневались на старого даймё и его род, иначе с чего бы происходило несчастье за несчастьем. От погребальных хлопот, ставших уже привычными, замок погружался в пучину отчаяния. В эти мрачные и нелёгкие дни я улучил время, чтобы выслушать рассказ моего господина Дзёдзюина и разделить его скорбь.
Коротая безрадостные дни в монастыре, он взращивал планы мести и придумывал всё новые и новые способы. Но ни один из них не находил осуществления, и юный узник предавался лишь мечтам, воображая, как вернётся в замок в блеске и славе, накажет мачеху, что настроила отца против сына, и старый даймё всё поймёт и простит.
Но случилось всё иначе. Однажды осенью, в то самое время, когда макушки клёнов только начинали краснеть, Дзёдзюин читал рассказы о сверхъестественном, поражаясь, насколько страшен и велик мир духов. В одном из свитков он нашёл способ осуществить свою давнюю месть.
При монастыре жила белая собака, которую прикармливали монахи. И более других та собака любила Дзёдзюина – за что и поплатилась.
Он сделал всё так, как было сказано в роковом свитке. Сначала привязал собаку в укромном месте, не давая ей воду и отказывая в еде. В нескольких шагах от несчастного животного стояла миска, полная всякой снеди, но крепкая верёвка не позволяла дотянуться до лакомого кусочка. Когда же собака совершенно обезумела от голода, Дзёдзюин, забыв о буддийских обетах, отсёк ей голову острым топором.
В ту же ночь к нему явился Ину-гами, жестокий и злобный дух, жаждущий крови врагов своего хозяина.
Через несколько дней Дзёдзюин понял, что пробудил к жизни страшную силу, но сделать уже ничего не мог. Оголодав, Ину-гами требовал указать жертву, и не было никакого способа обмануть духа или откупиться от него. Первое время удавалось обходиться курами из соседней деревни, но потом до Дзёдзюина стали доходить слухи о пропавших крестьянах. Тогда ему стало так страшно, что он тайком нацедил сакэ из храмовых запасов и пил до тех пор, пока не смог подняться на ноги. В ту ночь он совсем не испугался Ину-гами и даже рассмеялся при его появлении, забавляясь, как пёс, виляя хвостом, сам себя бьёт по впалым бокам. А потом повелел духу отправиться в замок и напугать там всех до икоты.
В ту ночь мы потеряли Масатомо-доно, старого даймё. Увидев ужасного призрака, он отшатнулся в страхе и выпал из окна. Получив скорбное известие, Дзёдзюин заподозрил неладное, но до конца уверен не был, пока не услышал слова старой Минако об отпечатках собачьих лап в покоях отца.
Ночами Ину-гами, явившийся следом за хозяином, разгуливал по замку. Так его увидела вдова старого господина – и повредилась умом. Никто не обратил внимания на её слова о призраках. Никто, кроме Дзёдзюина. Он отдал приказ псу-убийце, наконец-то осуществляя долгожданную месть. Он и правда улыбался, когда мачеха умерла. Но мой господин клялся честью и именем, что не желал зла своему младшему брату и не велел Ину-гами нападать на него.
Выслушав рассказ Дзёдзюина, я поклонился и сказал так:
– Сделанного не вернёшь. Но теперь, когда мой господин вернулся к мирской жизни и унаследовал титул и земли своего отца, он сможет стать великим и непобедимым даймё. Ибо все его враги падут, так и не узнав, откуда пришла погибель.
Господину понравились мои слова. Он улыбался, когда я подливал ему ароматный чай.
Дзёдзюин трижды успел коснуться губами края пиалы, прежде чем произнёс:
– В мирской жизни есть немалая привлекательность. И власть приятно красит наше существование.
Я пригубил чай, и согласно кивнул:
– Власть даёт многие возможности. И я уверен, вы сможете воспользоваться ими в полной мере.
На открытой веранде начинало холодать, но мой господин не спешил её покинуть: отсюда открывался поистине великолепный вид на сад и западную часть замковой стены. Прекрасное место для размышлений и мирных бесед за чашкой чая.
Я снова осмелился нарушить тишину:
– Вам придётся снова сменить имя, господин. То, что хорошо для монаха, не всегда подходит даймё.
– Я подумаю над этим, – ответил он, смеясь, – но ты всегда можешь звать меня старым детским прозвищем.
В этот миг порыв ветра принёс запах оранжевых цветов османтуса – осенью в них утопал весь сад. И мы оба словно перенеслись в прошлое – на эту же террасу, где много лет назад ещё не совсем седой слуга подавал чай единственному на тот момент сыну даймё, смышлёному и серьёзному мальчику лет шести. Тогда мы называли его Чачамару. Но в буддийском монастыре это имя было накрепко забыто, мальчик вырос и неузнаваемо изменился, а моё время утекло, как талая вода между пальцев.
Но в этот краткий миг мы оба ощутили себя прежними – пока за спиной моего господина не мелькнул светящийся силуэт призрачной собаки. Я заметил лишь тень движения где-то на краю зрения, но этого хватило, чтобы вернуться с небес на землю. Теперь даже в слабом дуновении закатного ветерка я чувствовал запах мокрой псины и тлеющей плоти. Эта удушливо-сладкая вонь и по сей день со мной, никуда от неё не скрыться. Ею пропитаны даже мои сны, и всякий раз, засыпая, я чувствую, как Ину-гами дышит за левым плечом.
Тот вечер стал одним из последних мирных воспоминаний – вскоре началась война.
Многим соратникам старого даймё пришлось не по нраву, что ему наследовал нелюбимый сын. Всеми силами они старались исправить положение, ожидая, что воспитанный в буддийском монастыре юнец не сможет дать достойный отпор. Но, конечно, они не подозревали о таинственном помощнике, убитом и вызванном к жизни.
Многие пали в то лихое время, и с каждой стороны вдобавок к старым раздорам появились новые счёты. И тогда мой господин принял ещё одно нелёгкое решение.
– Я велю призраку убить Тояму и Акияму, – заявил он, до треска сжимая в кулаке закрытый веер, – знаю, что они были друзьями отца, но, выступив против нас, они предали ту старинную дружбу.
И я не нашел слов, чтобы возразить. Мой господин не спал уже несколько суток кряду, изрядно исхудал и был так бледен, что я начал всерьёз опасаться за его здоровье. Он говорил, что сможет вволю поесть и выспаться лишь в тот день, когда заставит отступить врагов, обосновавшихся под стенами. Гибель же предводителей войск вполне могла внести смятение в ряды осаждающих замок, а потом война и вовсе завершилась бы нашей победой.
Ныне, возвращаясь мыслями к этом дню, я знаю, что ни тогда, ни сейчас не стал бы отговаривать моего господина. Но я продолжаю рассказ.
Итак, Тояма и Акияма пали. Позже скажут, что это случилось на поле битвы. Или придумают ещё что-нибудь правдоподобное. Но я-то знаю, как всё было на самом деле.
Ину-гами нашёл сначала одного, потом второго. Чудовище соткалось из темноты и в темноту же кануло. Всего пара мгновений, но кровь уже пролилась и просочилась сквозь землю, влажную после дождя.
Ину-гами нравилось убивать. И я порой опасался, что его хозяину эта забава тоже по душе. Недаром в нашем замке не осталось тех, кто открыто бы выступал против нового даймё или упоминал, что возлагал большие надежды на маленького Дзюна. Все, кто поддерживал младшего брата моего господина, ныне были мертвы, и я не знал, по его ли приказу гневный дух расправился с ними, или собака не всякий раз прислушивалась к своему повелителю.
На нашей стороне была страшная сила – чем дальше, тем больше я осознавал это. Но однажды и она не смогла справиться с неприятелем.
Наверняка сильные колдуны-оммёдзи поддерживали нашего нового врага, этого выскочку Синкуро из Исэ, осмелившегося бросить нам вызов. Трижды посылал к нему мой господин Ину-гами, и трижды пёс возвращался ни с чем. Я видел, как оба они – и собака, и хозяин – пылали злобой, но сделать так ничего и не смогли.
Под напором войск Исэ мы вынуждены были покинуть родные земли и бежать в соседнюю провинцию Кай. Друг моего господина – Такэда – принял нас и укрыл в своём замке, обещая разобраться с Исэ, который не остановился на достигнутом, а двинулся дальше, преследуя нас.
И вот вскоре замок Такэды оказался окружен со всех сторон. С каждым днём становилось всё яснее, что осаду мы не выдержим. Боевой дух наших людей падал на глазах.
Когда же Исэ получил неожиданное подкрепление, мой господин понял, что западня захлопнулась, и выхода нет.
Помню, он метался, как раненый зверь в клетке, не узнавал меня и господина Такэду, но всё время с кем-то разговаривал, убеждал, доказывал, спорил.
Ночами он продолжал своё нервное бодрствование, и я видел сквозь фусума знакомое голубоватое свечение и чувствовал трупное зловоние. Ину-гами не оставлял своего хозяина в беде. Но я боялся, что вскоре мой бедный господин окончательно сойдёт с ума, погрузившись в несбывшиеся чаяния, и не сможет сдерживать духа, которого сам же призвал мир живых.
Если бы в тот день Такэда выдал нас врагам, всё могло бы быть по-другому. Но благородный господин намеревался сдержать данное слово – даже если бы оно стоило ему жизни.
Спустя три дня после того, как на моего господина пала тень безумия, Такэде донесли, что в ночь враг собирается штурмовать замок. Отчаяние и паника охватили всех его обитателей. Такэда направился отдавать последние распоряжения, а я понёс печальную весть своему несчастному господину.
Едва приблизившись к его покоям, я уже знал, что Ину-гами там. Но, похоже, моего господина совершенно не беспокоила вонь, расползающаяся по всему замку.
Я испросил разрешения войти, и, получив его, проскользнул в комнату, стараясь дышать ртом.
– Мой господин, сегодня ночью замок будут штурмовать, – я поклонился, едва не закашлявшись от гнилостного духа, исходившего от Ину-гами – тот как раз принялся вилять хвостом.
Новость взволновала господина. Он убрал руку с холки собаки, принялся расхаживать туда-сюда, сбивая предметы с низкого столика полами своей одежды.
Вдруг он остановился и его благородное лицо озарилось идеей. Жестом он подозвал пса.
– Ину-гами! – голос моего господина дрогнул, но не сорвался, – Иди туда, Ину-гами. Отомсти за меня. Убей их всех!
Собака послушно растворилась в воздухе. А мой господин больше не замечал моего присутствия. Он сел возле окна, устремив взгляд в темноту, и затих. Приглядевшись, я понял, что губы его беззвучно шевелятся, и он всё это время не останавливал одному ему слышного внутреннего диалога.
Я покинул покои моего господина с тяжёлым сердцем.
Едва луна показалась над крышами замковых строений, меня разыскал Такэда и велел проводить его к моему господину. Судя по его лицу, беседа предстояла тяжёлая. Не смея вдаваться в расспросы, я выполнил то, что от меня требовалось и сам устроился возле дверей – так, чтобы всё слышать, не присутствуя.
Сначала было тихо. Потом Такэда, вздохнув, начал говорить.
– Друг мой, не стану вводить вас в заблуждение и скажу прямо – дела плохи. Думаю, что к утру мне придётся сдать замок.
Прошелестела ткань, скрипнула половица, но мой господин не проронил не звука. Я не был уверен, услышал ли он сказанное. Такэда же, переведя дух, продолжил:
– Я вижу для себя единственный выход. И хотел бы попросить вас оказать мне честь, став моим кайсяку.
Я вздрогнул. Если Такэда совершит сэппуку, как намеревается, то его воинам останется только прекратить сражаться и последовать за господином. Наша же участь при таком раскладе будет и вовсе печальной... Но прежде, чем я успел понять всю безысходность положения, заговорил мой господин:
– Оказать вам подобную услугу было бы честью для меня. Но поверьте, друг мой, в этом нет надобности. Исход битвы пока не предрешён. Хочу открыть вам тайну, которую скрывал всё это время: у меня есть могущественный сторонник из потустороннего мира, и в данный момент он сокрушает врагов и вносит смуту в ряды армии Исэ.
Хоть я и не видел лица Такэды, но живо представил себе, как тот вскидывает в изумлении брови, силясь понять – правду ли говорит мой господин, или всё сказанное – это лишь бред воспалённого рассудка.
– Потусторонний сторонник? – наконец, переспросил он. – Что вы имеете в виду?
Мой господин рассмеялся.
– Вы слышали когда-нибудь об Ину-гами? Я завёл себе такого щеночка уже больше года назад. Это он убил генералов Тояму и Акияму по моему приказу. И теперь очередь Исэ...
– Но... – Такэда был явно растерян, – друг мой, вы... Я ни в коем случае не хочу оскорбить вас выражением недоверия, но вы же понимаете, что всё это звучит несколько... – он замялся, выбирая слово, – неправдоподобно.
– Подождите немного, и скоро вы сами всё увидите, – звякнула посуда, словно кто-то из собеседников отставил чашку, – я позову его.
Тут я не удержался, и надорвал ногтем рисовую бумагу, чтобы иметь возможность видеть происходящее за дверью.
Такэда сидел, положив руки на колени. В его на первый взгляд спокойной позе чувствовалось напряжение перетянутой струны. Когда мой господин засвистел, словно подзывая невидимую собаку, кулаки Такэды невольно сжались, сминая ровные складки хакама.
Некоторое время ничего не происходило. Ину-гами не спешил появляться, словно не слышал зова. Я видел сомнение на лице Такэды, и как мой господин, в гневе разбивая кулаки о пол, кричал в ночную темноту, выкликая своего демона.
– Наверное, мне пора, – Такэда начал подниматься. Он явно решил, что мой господин окончательно лишился рассудка, и надежда, мелькнувшая было в его взгляде, снова угасла.
Я же был готов сквозь землю провалиться от стыда – человек, приютивший нас, теперь будет думать, что мой господин лгал ему, и что никакого Ину-гами не существует. Я уже хотел обнаружить своё присутствие, чтобы нижайше уверить Такэду в обратном, как вдруг почувствовал знакомый сладковатый запах разлагающейся плоти.
Демон с сияющей белой шкурой появился внезапно и обрушился на голову ничего не подозревающего Такэды, одним ударом лапы с хрустом перебивая шейные позвонки. Псина развернулась в прыжке, приземлилась, проехав когтями по полу, и грозно рыкнула.
Когда-то чисто-белая шкура свалялась и висела клочьями. На тяжело вздымающихся боках в проплешинах виднелись ожоги, к задней лапе пристала защитная фуда. Было похоже, что Ину-гами, пытаясь выполнить приказ хозяина, нарвался на сильное сопротивление, и в очередной раз вернулся ни с чем, раненый и разъярённый.
Мой господин поражённо замер, глядя, как тело Такэды медленно заваливается набок, а потом взвился вверх и закричал на демона:
– Что ты наделал, мерзкое отродье! Как ты посмел меня ослушаться? Ты должен убивать только тех, кого я прикажу, тупая собака!
Ину-гами наморщил нос, показав жёлтые клыки. Шерсть вздыбилась, демонический пёс присел на лапах, готовясь к прыжку.
– Не смей пугать меня! – воскликнул мой господин. – Ты ничего мне не сделаешь, не посмеешь! – И в тот же миг Ину-гами прыгнул.
Всё произошло так быстро, что я не успел даже вдохнуть. Пёс повалил моего господина на пол, ударив лапами в грудь, а потом прокусил горло повыше кадыка. На белую шкуру, сияющую в темноте, брызнули тёмные кровавые пятна. Я сдавленно охнул, и демон резко обернулся в мою сторону.
Оцепенев от ужаса, я продолжал смотреть, как он приближается к дверям, понимая, что смерть неотвратима. Не дойдя несколько шагов до порога, пёс остановился и вдруг исчез. Но запах тлена никуда не делся – я чувствовал, что демон где-то неподалёку, но в этот раз почему-то решил оказать мне честь, оставив в живых.
Превозмогая дурноту, я раздвинул створки и проник в комнату. Сквозь раскрытое окно со двора доносились крики, звон стали о сталь, треск ломающихся перекрытий и стоны раненых. Времени оставалось слишком мало.
Я поднял тела Такэды и моего господина, посадил на циновки, пододвинул низкие табуретки. Сначала я вложил короткий меч в руки Такэды, сам сел сзади, и, направляя мертвые руки, вспорол трупу живот. Затем встал и отсёк ему голову длинным мечом, хотя и знал, что я недостоин этой чести. То же самое я проделал и с телом моего господина, чтобы все думали, что два этих достойных человека совершили сэппуку в осаждённом замке.
Так и случилось. Правду удалось скрыть, и теперь все были уверены, что наш старый даймё умер от болезни, а его старший сын, убив младшего брата и мачеху, попытался захватить власть, но был изгнан из собственного замка и покончил с собой в Кай, в осаждённом замке Такэда, вместе с его хозяином.
Исэ получил наши земли, и сменил имя. Пришла новая эпоха, и всё былое забылось как страшный сон.
Может, и я бы тоже забыл о прошлом, если бы не проклятый Ину-гами. Призрачный пёс начал преследовать меня, словно пытаясь избавиться от последнего свидетеля его деяний. Я ночевал в храмах, куда он не мог проникнуть, старался не оставаться один, путешествовал по самым людным трактам, нигде не останавливался дольше, чем на один день и одну ночь, искал встречи с колдунами-оммёдзи и монахами, покупал защитные амулеты, молился и жертвовал золото в пользу бедных. Но ничего не помогало – всякий раз я чувствовал за спиной зловонное дыхание, и Ину-гами шёл за мной по пятам, как если бы я и вовсе не пытался заметать следы. Вот и сейчас я знаю – он следит за мной, угадывает каждый шаг, чует мой страх. Демон не настигнет меня здесь – я запасся хорошими оберегами. Но сколько ещё будет продолжаться эта погоня, и сколько ещё я выдержу?..
Старик перевёл дух и придвинул поближе миску с уже остывшим рисом.
Я не знал, что и думать. Вся история походила на вымысел, но лица, упомянутые в ней – я знал – были реальными.
Память о них ещё жила в сердцах ныне живущих, и я не понимал одного: если всё, что рассказал этот старик, правда – какой смысл открывать её сейчас? Ведь до сегодняшнего дня он сам старался представить всё в ином свете...
– Почему вы решили рассказать мне об этом? – спросил я, впрочем, не очень-то надеясь на искренний ответ.
Старик прищурился и кивнул:
– Я ждал этого вопроса. Простите, но я всего лишь пытался обезопасить себя. Один уважаемый монах сказал, что единственный способ избавиться от демона – это направить его по следу новой жертвы. Со временем он всё равно вернётся ко мне, но сначала ему придётся найти и съесть вас. Любой, кто знает о существовании Ину-гами, представляет для него опасность и должен быть уничтожен. Я готов принести свои глубочайшие извинения за то, что вовлек вас в эту опасную историю. Хотите, расскажу, где берут самые могущественные обереги?
– Спасибо, не стоит, – сухо ответил я и поднялся, чтобы направиться к себе в комнату.
– Это вы зря, молодой человек, – донеслось мне вслед.
Надо ли говорить, что ночью я не сомкнул глаз? К рассвету мне удалось убедить себя, что старик или не в себе, или просто решил меня попугать. Тем более, что оберегов при мне не было, но ни Ину-гами, ни какой иной демон ко мне не явились.
Улыбнувшись утреннему солнцу, я спустился вниз, чтобы позавтракать и продолжить путь. Там-то мне и сообщили ужасную новость.
Оказалось, что незадолго до рассвета было найдено тело моего вчерашнего собеседника. Волки подошли слишком близко к станции и нашли свою добычу как раз возле реки. Странно, но они лишь разорвали старику горло и не стали выгрызать внутренности или забирать с собой мясо. Вполне возможно, что зверей спугнули. Но те, кто обнаружил труп, говорили, что отчётливо видели крупные следы волчьих лап на влажной земле.
Эта новость печально поразила меня, и в путь я оправился с тяжёлым сердцем. Весь день думал о произошедшем, но никак не мог прийти к однозначному выводу. Всё ведь могло быть случайностью. Или нет?..
Никто не станет судить меня, узнав, что увидев крышу ближайшего буддийского храма, я заехал туда, помолился, принёс подношения и попросил оберег от злых духов и оберег, защищающий путников в дороге.
С наступлением сумерек, уже на подъезде к следующей станции на Токайдо, ветер переменился. Запахло жильём, дымом, готовящейся едой, конскими яблоками и мокрой псиной. В кустах что-то шевельнулось. Позади хрустнула ветка – будто под чьей-то ногой. Я обернулся...
Демонический пёс стоял прямо на дороге и скалил ужасную пасть. Я видел слабое свечение вокруг его шкуры, слышал тяжёлое свистящее дыхание, чуял гибельное зловоние...
Не помню, что было дальше, но, кажется, я закричал так громко, как только мог. А потом потерял сознание.
Когда я очнулся, то обнаружил себя в одной из гостиничных комнат на ближайшей станции Токайдо. Старый слуга, осведомившись о моём самочувствии и благосостоянии, пообещал послать за лекарем и оставил меня одного.
Вскоре принесли ужин. Я попытался поесть, но кусок не шёл в горло. Еда казалась мне испорченной из-за мерзкого запаха, распространяемого демоном, который я ощущал до сих пор. Тогда я ещё не знал, что этот запах будет со мной всю жизнь...
Сейчас, спустя четыре года после событий на Токайдо, я всё ещё бегу прочь, спасаясь от Ину-гами. Теперь я точно уверен, что он существует, я видел его неоднократно, но всякий раз мне удавалось избежать его когтей и зубов.
Я оставил дом, сменил имя. Я не ночую дважды на одном месте, и даже в буддийских храмах не чувствую себя в полной безопасности. Я истратил всё, что у меня было, на обереги и подношения богам, но так и не вымолил себе спасения.
Это означает, что у меня остался единственный выход.
Думаю, мой преследователь уже близко. Но я надеюсь, что успею дописать эти строчки, чтобы, распространив знание об Ину-гами, отвлечь демона от себя. Просто я очень хочу жить!
Эти записки существуют в десяти экземплярах, и если вы их читаете – знайте, что Ину-гами уже взял ваш след. Но чем больше людей знает о призрачной собаке, тем больше шансов выжить у каждого из нас. Если успеете последовать моему примеру, перепишите эти строки в нескольких экземплярах и позаботьтесь, чтобы их прочитали окружающие. Лучшие обереги можно приобрести в храме Икута возле Кобэ или на острове Миядзима. Мне очень жаль, что приходится действовать подобным образом. Я готов принести свои глубочайшие извинения за то, что вовлек вас в эту опасную историю. Прошу вас, берегите себя!
Квайданы остальных авторов можно прочитать здесь
А если кому мало, то я ещё вот тут квайдан писал: У подножия Цуругаока
-
-
07.06.2011 в 08:52*но, Господи, как же хорошо, что я не прочитал это вчера ночью)))*
-
-
07.06.2011 в 10:23-
-
07.06.2011 в 10:53-
-
07.06.2011 в 11:43-
-
07.06.2011 в 13:07Я как раз ночью читала. Атмосферненько получилось.
-
-
07.06.2011 в 13:35-
-
07.06.2011 в 15:50-
-
07.06.2011 в 16:32-
-
07.06.2011 в 18:59Я специально дисклеймер писал )))
greenmusik
Кассия
Ради него всё и писалось. Ну и ещё ради исторического хулиганства. Хотя его как раз практически никто не заметит )))
sehmeth
Sullenwen, Огненный Тигр
Собачка не приходила?
Shinare
Дык квайдан же ))) Я в процессе написания сам себя местами напугал )))
Лэй Чин
Ну так ведь изначально заказывали ужасть и кошмар, так что старался пострашнее )) Типа "Звонок" с нами )))
А так все персонажи и события там реальные, это только я авторским произволом на Ину-гами всё свалил. А они и без собачки справились.
-
-
07.06.2011 в 19:04Та я опознал. Но Инугами вписался, и еще как!
-
-
07.06.2011 в 19:14О, хоть кто-то опознал ))) Харашоооо )
-
-
07.06.2011 в 19:15-
-
07.06.2011 в 19:19-
-
08.06.2011 в 01:02-
-
08.06.2011 в 02:13Приходтла, приходила. Только не та.
-
-
08.06.2011 в 03:17Знаешь, далеко не все узнают в Исэ Синкуро будущего Ходзё Соуна. Ну и прочих прилагающихся товарищей тоже.
Sullenwen
Я так и думал ))))
-
-
08.06.2011 в 14:21